| |
Российско-германский проект / СМИ и толерантность / Материалы и статьи конкурсантов Никитин Сергей "Он рисует военное детство"
Он рисует военное детство.
Вам доводилось видеть сосняк на болоте? Переувлажненная, холодная почва не дает достаточного питания, корни не растут вглубь, и деревья здесь низкорослы и худосочны. Вот такими же мне видятся дети, сироты войны. Не получившие родительского тепла, выросшие в голоде, холоде, изнурительном труде, они тоже небольшого роста, рано износились в работе. Детскую пору вспоминают со слезами. Не было детства — война растоптала его, поломала судьбы.
Рассказы "детей войны", в частности уроженцев марийского села Юва Прохоровой Саскавии, Ивачева Николая, жителя Екатеринбурга Барцева Эчика похожи один на другой: "все так жили". Поневоле создается впечатление, что, например, в деревне возродился первобытный строй: жили собирательством ягод, грибов, колосков, птичьих яиц; ловили рыбу. Ели щавель, крапиву, пестики хвоща, пиканы. Собирали на полях прошлогодний картофель очищали его от земли и пекли лепешки, даже семенной картофель выкапывали из под распустившихся кустов. Женщины сами пахали огороды.
Лишения, перенесенные людьми во имя Победы, во имя будущего выливаются в воспоминаниях на страницах границах газет и книг, в стихи и песни. У Э.Барцева через шесть десятилетий они выразились в картинах. Одна из них – "Новый урожай", на которой мать с сыном размалывают зерно на ручной мельнице. На заднем плане картины –корытце с колосками.
Все выращенное зерно отвозили на элеватор, школьники собирали колос¬ки – был лозунг: "Соберем урожай до последнего колоска". Но часть их умудрялись утаивать. Например, оставляли в поле, чтолы потом собрать для себя. Этого не стыдились, не считали воровством. Зато несколько дней ели кашу. Мой отец рассказывал, что еще во время сева примечали на полях норы хомяков по буграм глины, а осенью, после жатвы, раскапывали норы и из "кладовой" доставали до пуда отборного зерна – пшеница отдельно, рожь отдельно, ячмень, овес, горох.
Еще одна картина — "Разгар молевого сплава". В военное и послевоенное лихолетье школь¬ников привлекали на сплав, ког¬да в течение нескольких дней надо было сбросить бревна из штабелей в полую воду и прово¬дить их за пределы своего участ¬ка. Спали на нарах в бараке, их кормили, выдавали рукавицы, инструмент, некоторым — сапо¬ги.
Жители села Бугалыш валили лес в поселке Саргая (где потом снимали фильм "Тени исчезают в полдень"), из них сегодня ос¬тались Вильгельм Комиссаров, Анюшка Нураева. Семен Елаев помнит военнопленных немцев: "В шинелях, в деревянных баш¬маках. Если кто умрет на делян¬ке, то прочитают молитву и за¬роют здесь же, в снегу".
Не утерпев, спрашиваю Эчи¬ка Александровича: "А вы помни¬те День Победы?". — "Нет. Не помню. Вот похороны Сталина помню. В педучилище собрали торжественную линейку, и неко¬торые учительницы, смочив слю¬ной палец, обводили им глаза. Мы не плакали, мы понимали, что именно случилось".
Эчику Александровичу в 41-м исполнилось пять лет. Отец по¬гиб в начале войны, почти сразу же умерла мать и двое детей. Но пятеро-то остались! Старшему — двенадцать, младшему — три. Из последних сил содержали коро¬ву, на которую наложили налог — пришлось сдавать масло. (Вспомнился мне рассказ жи¬тельницы Верхнего Бугалыша, дочери фронтовика Николаевой Тони: "Осенним утром, босиком, несу молоко на приемный пункт. Заиндевелая трава обжигает ноги, перехожу на дорогу, но все равно холодно, невтерпеж, и, присев, мочусь на ноги, чтобы согреть их").
Но вернемся к воспоминани¬ям Эчика Барцева: "Одежду пе¬решивали из родительской, домотканой. После войны сиротам выдавали американскую помощь, сейчас сказали бы сэконд-хэнд. Но когда я в цивильных брюках и пиджаке пришел в РОНО и попросился в детдом, меня прогнали – не поверили, что я сирота. Выдавали денежное пособие, но не полностью – люди "у кормушки" себя не забывали. Но отец помог нам и после смерти. В 46-м мы с братом пасли дере¬венский табун. По окончании се¬зона каждый двор за работу от¬сыпал зерно. Набралась целая телега мешков, и колхозникам стало завидно. Не заплатили нам ничего. Тогда я написал письмо в колхоз, где поинтересовался положением семьи Барцевых. Подписался именем отца, почерк подделал. Так как он был членом правления, его почерк был изве¬стен и письму поверили. Пред. колхоза лично привез нам зара¬ботанный хлеб. Обстановка в де¬ревне была гнетущей, потому что в период коллективизации брат шел на брата, кто-то остался в единоличниках, на трудодни ничего не давали. Все мои братья и сестры
покинули деревню Кугу Чашкаял, уехали из Марийской АССР".
Эчик Александрович колол чурки для газогенераторов, валил лес в ложе Чебоксарской ГЭС, поднимал целину, учил ребят в школе, строил Уралмаш, работал в проектном бюро, настраивал механизмы на фабрике им.Крупской. Поступал в художественное училище, педучилище, УрГУ, а довелось закончить ФЗУ, училище механизации, машинно-строительный техникум, курсы в УПИ. "Я учился не там, где хотел, а там, где были крыша над головой и кусок хлеба. Помощи-то не было ни от кого, сам помогал родным. Молодость прошла в обмундировании — в фэзэушном, в солдатском: один комплект — на работу, второй — после работы".
Затем, когда подрос сын, семья из барака переехала в квартиру, он увлекся путешествиями. И вот тридцать лет ежегодно колесит по России, по Уралу, по Чусовой, по уральскому северу. На байдарке и велосипеде, пешком и на лыжах, в любое время года: "Для меня главное то, что меня окружает, то, что за поворотом. Дорога опьяняет, я отрешаюсь от всего. Вокруг — местные духи, оберегающие путника, если относиться к ним почтительно. Я никогда не пользуюсь компасом".
Слушаю, и мне кажется, что Эчик Александрович ищет свое украденное детство. Он ищет то блаженство, которое испытывает радостно верещащий ребенок, когда его подкидывает отец. Он хочет ощутить, как отдаляется земля и меняется мир, когда мы впервые сидим на отцовских плечах. В журчании реки и шелесте листьев услышать сказку матери. Он с особой любовью рисует детей.
В одной послевоенной песне пелось о том, что где-то бродит смоленский мальчишка Иван. Война разломала дом, украла детство, а взамен не дала ничего. Так у всех "детей войны". Но они не слабые сосенки, боящиеся ветра. Они похожи на кедр, растущий на хребте Басеги, который нарисовал Эчик Александрович. "Он могуч, полон жизненной энергии. Но как pacтет! Взгляните. Приспособленец? Ползучий кедр? He-е-ет! Умный кедр! Надо также умудриться и жить вопреки прородным условиям".
Только так, как жили наши отцы и матери, – вопреки трудностям, надо жить и нам! Надо жить!
Сергей Никитин
Областная газета.
От 21.05.2005.
Сергей НИКИТИН, член Всемарийского совета от Свердловской области, член правления областного общества мари.
Родился 11 октября 1959 года в деревне Верхний Бугалыш, Красноуфимского района Свердловской области, мариец.
Образование: Свердловский сельскохозяйственный институт, агроном.
Женат, трое детей, одна внучка.
Работал главным агрономом, главным экономистом совхоза; фермером; главой сельской администрации. В данное время – мастером производственного участка, ЗАО НПП "ФАН" г. Екатеринбург.
В 1979 году начал печататься в армейской газете; с 1985 года – в районной газете "Вперед", с 1992 года – "За власть Советов" (переименована в "Областную газету"). С 2003 года печатается в газете "Марий Эл" на марийском языке, финно-угорской газете "Kudo+Kodu" ("Дом+Очаг"). Имеются публикации в газете "Артинские вести".
Публицистика и освещение тем: реформирование сельского хозяйства, местное самоуправление, национальная культура, общественно-политическая жизнь. В 2004 году на свои средства выпустил монографию "Урал и марийцы" объемом 11,86 усл. печ. листов. Пишет прозу и стихи на русском и марийском языках. Немецкий язык знает в объеме курса средней школы (со словарем).
| |
